– Черт возьми!
Лина тотчас открыла глаза, почувствовав, что Квин резко отстранился от нее, покинул ее лоно, а жар и тяжесть его тела исчезли, оставив ее в недоумении и смущении. Он откатился к противоположному краю кровати, где и упал на спину, дыша как человек, который долго и быстро бежал.
– Квин? – Лина попыталась приблизиться к нему, но он мгновенно скатился с кровати и встал спиной к стене, как будто она гналась за ним, собираясь вонзить в спину нож.
Квин замер, стараясь не произнести вслух той череды ругательств, которые, казалось, были единственным, что был способен сейчас породить его разум.
– Вы были девственницей.
Он только что овладел девственницей, жестко, стремительно, уделив ей минимум внимания и ласк. «Бог мой, я только что изнасиловал девственницу». Ему в голову снова стали врываться страшные образы из ночных кошмаров: съежившееся, забившееся в угол, истекающее кровью создание, одетое в лохмотья, которое начало отчаянно дрожать, едва он захотел прикоснуться. Глаза девушки были полны страдания и боли. Выкупая Грегора, Квин купил и ее. Это были две истерзанные жертвы человеческой жестокости и бездушия. Грегор боролся за жизнь, и ему это удавалось, он даже пытался помочь девушке, чьего имени они так и не узнали, но после всего пережитого ее безмерно пугали мужчины. На четвертую ночь, пока они спали, она покончила с собой.
Еще многие недели после этого Квин не мог вернуть себе былое спокойствие и снова пережить близость с женщиной. Но постепенно отвращение к собственным желаниям покинуло его, уступив место здравому смыслу. В конце концов, он никогда не вел себя с женщинами подобным образом, и для этой девушки сделал все, что было в его силах. Но все же он знал, что пережитый им опыт оставил свой след, который, как правило, не имеет места в жизни молодых людей его возраста и сословия. Он уже заплатил однажды за ночь жестокого разочарования, когда вдруг понял, что женщина в его объятиях, очевидно, профессионал в своей области и лишь выполняла приказания сутенера против своей воли. Мысль о покупке девственницы вызывала у него отвращение и негодование.
А теперь он сам, объятый гневом и непреодолимым возбуждением, овладел Селиной, словно она была опытной проституткой. Он ожидал от нее соответствующего поведения, и, уступив его настойчивым требованиям, она сделала то, чего он от нее ждал. Как он мог совершить такое? Как смогла она преодолеть отвращение, которое наверняка испытывала? Во что же он превратился, если даже не заметил всего этого?
Квин повернулся и увидел, что она по-прежнему лежит там же, где он оставил ее. Пока он смотрел на нее, образ истерзанной невольницы постепенно исчез, сменившись хрупкой, бледной фигуркой Селины. Он никак не мог разобраться в собственных мыслях и выводах, которые сделал из ее рассказов: она призналась, что действительно сбежала сюда из «Голубой двери» и что ее тетушка – содержательница этого заведения, а также что она находилась с мужчиной в весьма интимной обстановке, непосредственно перед тем, как он умер, судя по ее словам, от удара, случившегося в результате чрезмерного возбуждения.
«И после всего этого она оказывается девственницей. Не пытайся найти оправдание. Тому, что ты только что совершил, нет оправдания». Селина тоже посмотрела на него, ее широко открытые глаза были темными и глубокими, в них читалось непонимание и смущение.
– Вы были…
– Но разве вы не хотите меня?
Они заговорили одновременно и вместе ответили.
– Да, – призналась Селина.
– Да, – процедил Квин сквозь зубы. Она выглядела такой уязвимой, и нежной, и бесконечно желанной, и больше всего на свете ему хотелось сейчас снова заключить ее в свои объятия и любить, любить нежно и ласково, и так искусно, как того заслуживает юная невинная девушка в постели со своим первым мужчиной.
– Тогда почему вы остановились? – спросила она, и он вдруг понял, что как бы сильно ни хотел сейчас заняться с ней любовью, он испытывал беспокойство, прикасаясь к ней. Он с грустью подумал, что это не так плохо, поскольку и не должен был прикасаться к ней, пусть даже очень нежно, он не имел на это права.
– Вам действительно так нужен ответ? – настойчиво переспросил Квин, натягивая халат. На его теле остались следы крови. Ее крови. – Я не лишаю девственности невинных девушек. По крайней мере, не делал этого, пока вы не ворвались в мою жизнь, окружив меня всевозможной ложью. – Он затянул пояс халата и набросил край покрывала на Селину, когда она села на краю постели.
– Но… – Она замолчала, едва начав, и он заметил, что она пытается собраться с мыслями, борясь с последствиями неудовлетворенной страсти, так же как и он. – Вас расстроило то, что я не рассказала вам об этом? Но я пыталась…
– Расстроило? – Он не спеша подошел к буфету и налил себе внушительную порцию бренди, затем задумался, налил еще один стакан и, вернувшись к кровати, протянул его Селине. – Да, я бы сказал, что я расстроен. Кроме того, могу добавить, что, видимо, вы не слишком настойчиво пытались, мисс Шелли. Ведь в конце концов вы снова меня обманули, не так ли?
– Да, – ответила она, ничуть не смутившись и даже, напротив, подняв подбородок.
Она вела себя не вызывающе, но с достоинством, и он заметил, как в его душу прокралось какое-то неосознанное восхищение тем, что она не пыталась во что бы то ни стало успокоить его или уйти от прямого ответа. Ах, если бы только и его тело перестало так откровенно восхищаться ею…
– Или вы думали, для меня это не имеет никакого значения?
– Я понимала, что я не слишком хороша в искусстве любви и, скорее всего, разочарую вас, – начала Селина, и Квин мгновенно пришел в ярость. – Но, кажется, мужчинам нравится…