Все они были аккуратно сложены, классифицированы и отмечены разноцветными закладками, которые были видны повсюду, и она взглянула на стопки, сгорая от любопытства и желания узнать, что в них. Синие закладки, как она поняла уже спустя несколько минут, отмечали мемуары старика Саймона, из которых в одной небольшой стопке страницы были испещрены четкими, яркими, аккуратными черными буквами, а в той, что стояла рядом и была гораздо более внушительных размеров, желтеющие листы были исписаны более тонким и менее твердым почерком.
Другие кипы бумаг, с зелеными закладками, относились к делам имения, и, наконец, небольшая часть документов была отмечена красными ярлычками. «Турецкий суд; торговля и перевозки; религиозные обряды; гаремы и положение женщины», – читала Лина, проходя вдоль длинных столов и разглядывая записи. И в конце концов, обойдя всю комнату, она пришла к выводу, что Квин Эшли был организованным, эрудированным, жадным до новых знаний и очень трудолюбивым человеком.
Она села за письменный стол и положила перед собой чистый лист бумаги, но прежде, чем обмакнуть перо в чернила, на мгновение задумалась. Она отвергла Квина, считая его дилетантом, искателем приключений и острых ощущений, почитателем восточной роскоши, а оказалось, что все это было совершенно несправедливо. Он был прав, когда говорил, что у него много граней, и теперь ей было интересно, знает ли она хотя бы одну из них. Кто он, настоящий Квин Эшли? Безжалостный негодяй, который оказался к тому же ученым и путешественником, или ученый, который ценит плотские удовольствия и считает лицемерием притворяться, будто чужд им?
«Но разве это имеет значение для меня? – подумала она и, неожиданно приняв решение, обмакнула перо в чернила. – Он не настолько беспринципен, чтобы принуждать меня, а если мне вдруг станет не по себе, что ж, тогда придется быть с ним твердой и постоянно держать при себе одну из служанок».
Вложив одно письмо в другое, она запечатала конверты, воспользовавшись печатью, что была в коробочке на столе. Было ли это достаточно безопасно и надежно? Здесь были воск и тяжелая старая печать, которая, решила Лина, посмотрев на отпечаток, совсем не походила на фамильный герб Дрейкоттов. А значит, она не сможет быть уликой или путеводной нитью, если письмо будет перехвачено. Она растопила два кусочка воска и придавила их печатью, а затем отправилась к Тримблу, чтобы тот приказал одному из конюхов приготовить двуколку к поездке. Она попросит, чтобы ее отвезли в Хольт, а не в Кромер, который располагался ближе, и там отправит свое письмо на достаточном удалении от дома. И ей оставалось только молить Бога, чтобы поскорее пришли какие-нибудь вести.
Следующие четыре дня прошли без особых событий и новостей. Без помощи Грегора Квин проводил больше времени в библиотеке, а Лина, с его благословения, выбросила все самые ветхие, изъеденные молью образцы искусства таксидермии. В воскресенье они отправились в церковь и были категорически отвергнуты.
Грегор прислал отчет, сообщавший о том, что оба дома в хорошем состоянии, по крайней мере, эту часть Квин зачитал за завтраком. Остальное содержание письма Квин читал про себя, время от времени лукаво улыбаясь, так что Лина пришла к выводу, что Грегор с энтузиазмом изучает все забавы и удовольствия, которыми полон Лондон.
Для Лины письма по-прежнему не было. Возможно, успокаивала она себя, сообщить приходилось очень о многом, а тетушка Клара пишет очень обстоятельно и неторопливо, но на пятый день ожидания ей стало совсем тяжело сохранять бодрость духа, и Квин это заметил.
Вызвать ее улыбку остротами не удавалось. На отчаянные попытки флиртовать с нею Лина отвечала резко и холодно и была постоянно так погружена в себя, что раз или два на полпути в столовую вспоминала, что забыла обернуть шею шарфом, скрывавшим подозрительные следы, и поспешно возвращалась в свою комнату.
– Его светлость велели передать вам свои комплименты и узнать, не присоединитесь ли вы к нему в кабинете за чаем, мисс Хаддон.
Лина подняла голову, оторвавшись от шитья, и, увидев в дверях Тримбла, улыбнулась дворецкому:
– Благодарю вас, да, я присоединюсь к нему.
Лина сложила полотно, поднялась и вышла из комнаты вслед за Тримблом.
Она налила себе чаю, отрезала кусок пирога и задала по меньшей мере три разумных и логичных вопроса о том, как продвигаются мемуары. Она была уверена, что делает все правильно, пока Квин наконец не сказал:
– Что происходит? Вы были так счастливы еще несколько дней назад. Дело в ваших сестрах? Письмо предназначалось им?
– Нет. – Лина покачала головой, но была тронута тем, что он помнил о существовании Мег и Беллы. – Нет, это не имеет к ним отношения. Просто у меня не лучшее расположение духа, вот и все.
– Простите… – Квин прервался, услышав шорох гравия под колесами подъезжающего по дорожке экипажа. – Похоже, у нас посетитель. – Он подошел к двери кабинета и слегка приоткрыл ее. – Давайте посмотрим, хотим мы быть дома или все-таки нас нет.
Было слышно, как Тримбл приветствует посетителя, и по его голосу можно было догадаться, что это не был кто-то из знакомых ему людей.
– Я уточню, принимает ли его светлость. Как мне вас представить?
В ответ послышался громкий глубокий, но неразборчивый бас, а потом тихо и четко добавили:
– …с Боу-стрит. Вот мой ордер.
Лина тотчас с шумом вскочила на ноги и уронила кусок пирога. Квин в тот же миг закрыл дверь, через всю комнату подбежал к ней и взял ее за руку:
– Не пугайте меня! Неужели они здесь из-за вас?