Невеста авантюриста - Страница 30

«Я хочу его, а он всего лишь надменный, бесчувственный распутник. Я больше не та маленькая напуганная мышь, какой была. Я смелая и сильная… наверное. Ему нет до меня никакого дела, ему нужно только мое тело. Но разве это имеет какое-то значение, если я тоже хочу его? Подобные рассуждения и меня превращают в распутную девицу. Впрочем, почему это должно сделать меня такой? Теперь я могу бороться и постоять за себя. Я уже противостояла Квину, и у меня хватило на это сил. Если в конце концов я скажу «да», то я рискую до конца своих дней быть запятнана тем, что была близка с мужчиной. С другой стороны, неужели мне придется прожить всю оставшуюся жизнь, так и не познав сладости любви? Пожалуй, я так и отправлюсь на виселицу, не узнав, что это такое. Бог мой, виселица!» Вот о чем ей действительно следовало беспокоиться. А если так, то почему бы не заняться любовью с Квином?

«И только подумай, что тебе никогда не представится случай доказать свою невиновность, – сказала себе Лина, опершись спиной на подушки. – Просто так сдаться? Никогда».

По закону, Квин был обязан позволить ей оставаться здесь, так что она никуда не уедет, нравится ему это или нет. Его светлость может уехать и в Норидж, если ему понадобится изысканный бордель, где он сможет удовлетворить свои желания.

Она наклонилась и задула свечу. Теперь комнату освещал только лунный свет, что струился из окна. Лина закрыла газа и заставила себя думать о Белле и Мег. Иногда, если она очень старалась, ей удавалось вызвать сон, в котором все они снова были вместе, радовались и звонко смеялись, и конец у этого сна был неизменно счастливым. Она почувствовала, как веки ее постепенно отяжелели и стали опускаться.

* * *

Квин остановился на верху лестницы и, одной рукой держась за резную балясину, другой стянул с ног сапоги. Не покрытый ковром пол в коридоре нещадно скрипел, а Грегор, который всегда был начеку и боялся вторжения наемного убийцы не меньше того же императора, обладал слухом как у летучей мыши. Он тотчас бы выбежал из своей комнаты, чтобы выяснить, что тут происходит и что тут делает Квин в столь поздний час, учитывая, что все, чего он хотел до этого, – спать.

Он мчался верхом во весь опор и ускакал очень далеко, через весь парк, к линии побережья и сквозь топи до самого моря. При свете дня он бы отвел Сокола к морю, чтобы тот мог побегать в прибрежных волнах, но сейчас он не мог рисковать, ведь берег был чужой и неизведанный, а незнакомые течения могли быть опасны, как бы ярко ни светила луна.

Теперь, когда все тревоги и волнения сменила усталость, Сокол спокойно дремал в своем стойле, Квин тоже испытывал приятное утомление, плечи немного ныли от того, что пришлось удерживать полного сил жеребца и после досуха вытирать его. Зато в мыслях теперь наконец воцарилась ясность. Итак, Селина не испытывала к нему желания, по крайней мере за деньги, а он не был готов отплатить ей какой-либо эмоциональной привязанностью. Вся эта ситуация несколько затягивалась, поскольку вот уже несколько дней при каждой встрече с ним она хмурилась и ощетинивалась, точно испуганный еж.

Квин едва слышно что-то недовольно пробормотал. «Все это очень плохо». На какое-то время ему было необходимо смириться с воздержанием, ведь, как бы то ни было, он не мог отправиться в Норидж на поиски женщины, а ей, похоже, придется жить с ним, пока он будет наблюдать за ней и ждать ее постепенного отступления.

Он крался по коридору, в одной руке держа свои сапоги. Пробираясь мимо комнаты Грегора, он услышал громкий храп и ухмыльнулся, а проходя возле покоев Селины, замер.

Из-за двери не было слышно храпа или сопения, но доносился глухой стук, тяжелое, хриплое дыхание и звуки борьбы. Квин поставил на пол обувь, вынул клинок из ножен, вшитых в левый сапог, и со скрипом отворил дверь.

Лунный свет лился прямо на постель, и какое-то мгновение он даже не мог разобрать, что происходит перед ним. Но затем он увидел, что это Селина, запутанная в простынях, она металась, вцепившись себе в горло и отчаянно перебирая босыми ногами. Он подбежал к кровати и схватил ее за руки, в тот же миг поняв, что простыня обвилась вокруг ее шеи и душила ее.

– Тише, тише, давайте я.

Он бросил клинок на столик у кровати и взялся за простыню, стараясь найти ее угол и освободить Селину. Она отчаянно боролась, глаза ее метались, веки вздрагивали в ужасе ночного кошмара. Она до крови впивалась ногтями в тыльную сторону его ладоней, так что он едва слышно застонал от боли.

Квин дернул за полотно, освободив ее горло, наконец нашел край и окончательно сорвал простыню. Селина упала на спину, хватая ртом воздух, а пальцы ее крепко сдавили его запястья.

– Нет! Вы не можете… я невинна… я ни в чем не виновна… Нет!

– Селина! – Он встряхнул ее сильнее, чем хотел, но верно рассчитать силу мешали руки, которые она по-прежнему крепко держала. – Проснитесь, вам привиделся кошмар.

Она открыла глаза. Они были большими и темными на фоне бледного лица. Затем она вдруг закричала, и, поскольку руки его были скованы, у Квина оставался только один способ заставить ее замолчать. Он ее поцеловал.

Он чувствовал, как тело Селины пронзило неистовое напряжение, и она прогнулась, чтобы сбросить его; он ощущал, как она отчаянно трепетала и рвалась на свободу, невольно прижимаясь грудью к его груди, но потом вдруг ослабела и перестала сопротивляться. Квин поднял голову и посмотрел на распростертую в постели фигуру. Этот обморок не был уловкой, она действительно была без сознания, а постель после отчаянной борьбы выглядела так, словно… словно он надругался над нею.